Игорь Петров: Сегодня мы поговорим о знаменитом лингвисте и этнографе Николае Николаевиче Поппе, точнее только об одном, остающемся возможно самым туманным эпизодом его биографии — о военном и послевоенном времени.
Уже в довольно преклонном возрасте, Поппе написал и издал на английском книгу воспоминаний, но мы не будем сегодня строго следовать этой книге, пытаясь уточнять какие-то детали или обстоятельства. Тем не менее, мы охотно предоставим слову самому нашему герою, цитируя его автобиографии, но написанные на 35 лет раньше воспоминаний, сразу после войны.
Обычно я не поясняю подробно, на каких архивных источниках строится тот или иной мой рассказ, поэтому у слушателей может создаться впечатление, что все эти материалы лежат на поверхности в сети Интернет и надо только протянуть руку или еще лучше попросить искусственный интеллект, и он соберет их для вас в лучшем виде и останется их только прочитать вслух. Чаще всего, да даже практически всегда, это, конечно, не так.
Ничего эффектного в моем поиске источников нет
С другой стороны, ничего эффектного в моем поиске источников тоже нет, это не рассказы Ираклия Луарсабовича Андроникова о том, как он гонялся тайными тропами за лермонтовскими тайнами, обычно это гораздо банальнее: сходил туда-то, откопировал то-то.
Вот и сбор материалов о Николае Поппе начался для меня в далеком 2011 году именно так: я отправился в институт современной истории в Мюнхене и там на микрофильме с материалами OMGUS, т. е. послевоенной американской военной администрации в Германии, нашел документы о Николае Николаевиче. Далее в 2013 году было рассекречено и оцифровано его досье из архива ЦРУ. В 2016 я нашел материалы о нем в архиве британского Форин Офис, снова на микрофильме, но теперь в баварской государственной библиотеке. В 2017 г. один добрый человек прислал мне небольшой, но важный документ из архива АН СССР, цитату из него мы услышим сегодня. В конце 10-х годов был оцифрован архив Бад Арользена, в котором есть дело ди-пи Поппе. В 2020 году я заказал в бундесархиве материалы о его натурализации во время войны, и вот уже наконец в этом 2025 году, тем же бундесархивом были оцифрованы материалы РСХА, в том числе VI управления РСХА, на которое Поппе работал в Германии. Вот так за 14 лет подобралась документальная основа для сегодняшнего рассказа.
Начнем с короткой биографии советского периода в послевоенном изложении самого Поппе. Родился он в 1897 году в городе Чифу (сейчас Яньтай) в семье российского консула. Учился сначала там же, затем в Петрограде, где закончил школу и университет, в котором изучал историю Азии, этнологию, сравнительную грамматику индоевропейских языков, а также тюркские, монгольский, маньчжурский и тибетский языки. Своими учителями он называет 9 человек, из которых пятеро на тот момент умерли: Лев Штернберг, Борис Владимирцов, Сергей Ольденбург, Василий Бартольд, Федор Щербатской, двое уехали за границу — Андрей Руднев и Владислав Котвич, один покончил с собой — Дмитрий Петров и один был репрессирован — Александр Самойлович.
Поппе стал главным советским монголистом
С 1921 года Поппе преподавал тюркские и финский языки, в 1925 году получил позицию как сейчас бы сказали, в Ленинградском университете, в 1928 году стал профессором, в 1932 членом-корреспондентом Академии Наук. Стал главным советским монголистом, опубликовал СССР больше ста статей и больше двадцати книг. Дальше в автобиографии он подробно объясняет научное значение его трудов, но по нехватке времени я не стану сегодня вдаваться в подробности, думаю, это и так хорошо известно.
Отдельная главка называется «Практическая и политическая деятельность», в ней он объясняет, что благодаря знанию языков и быта населения Монголии, Тувы, Бурятии, но также и знанию финно-угорских языков, часто использовался советским правительством в качестве консультанта и советника, в частности, при Дальневосточной армии и во время финской войны, работал над картами Дальнего Востока по заданию генштаба.
«Я работал успешно и был способен содержать свою семью» — пишет Поппе (у него было два сына Валериан и Николай 1926 и 1928 годов рождения), но – «Исторические исследования в СССР были полностью подчинены марксисткой доктрине. В них следовало описывать классовую борьбу, угнетение рабочего класса, империалистическую экспансию и пр… Было трудно сохранять независимую позицию. Некоторые мои книги не удалось напечатать. Но это было не самое худшее».
Далее он рассказывает, что в середине 30-х начались политические гонения и перечисляет более 30 ученых, которые работали в смежных с ним областях, которые были «арестованы и исчезли навсегда». Только из 90 сотрудников института восточных языков были арестованы 28, из 170 преподавателей филологического факультета исчезли 60. Также были арестованы и некоторые его родственники – в частности, первый муж сестры и дядя супруги.
«Я и моя жена были в отчаянии. Мы ничего не понимали и жили в постоянном страхе» Впрочем, если Поппе и протестовал против арестов своих коллег и сотрудников, то это осталось за кулисами, а в газетах разумеется печаталось нечто иное. Известия от 21 августа 1936 года:
«Вести о новых преступлениях контрреволюционной троцкистско-зиновьевской банды вызвали глубокое возмущение среди ленинградских научных работников. В Ленинградском государственном университете... в Институте востоковедения Академии наук и других научных учреждениях состоялись многолюдные собрания научных работников, рабочих и служащих.
Проф. Н. Н. Поппе говорил о расцвете Бурят-Монгольской автономной республики, откуда он только-что приехал, о торжестве ленинско-сталинской национальной политики. Заканчивая свою речь, проф. Поппе сказал:
Лишить презренных врагов народа возможности мешать нам развивать и строить новое общество».
После войны он утверждал, что мечтал эмигрировать в демократическую страну, но на Запад его не выпускали и в любом случае он не мог бы взять с собой семью. История сложилась иначе. И дальнейшую, военную, часть автобиографии я уже зачитаю полностью.
Ученым было позволено покидать город в частном порядке
Николай Поппе: …в первые дни июня я вернулся в Ленинград. Тем временем моя семья уехала из Ленинграда на Кавказ, где собиралась провести отпуск. 22.06. началась война. Немцы быстро продвигались вперед и в начале июля 1941-го стало очевидно, что Ленинград будет окружен. 6 июля вышел приказ об эвакуации Академии Наук. 15 июля он был отменен из-за невероятного беспорядка в железнодорожном сообщении. Ученым было позволено покидать город в частном порядке. Так как моя семья находилась на Кавказе, я стремился воссоединиться с ней, но это было практически невозможно. Тысячи людей штурмовали поезда, пытаясь покинуть Ленинград. Наконец, я решил отправиться на пароходе по рекам Нева, Свирь и Волга к Каспийскому морю.
25.07 я покинул Ленинград и прибыл в Астрахань 19.08. 20 августа я добрался до своей семьи. Ленинград был уже окружен. У меня не было денег, так как все банковские счета были закрыты в день начала войны. Вещей при себе у меня почти не было, путешествовать с большим багажом было невозможно. Я должен был искать работу. В Элисте, в области, где жили калмыки, был университет, им был нужен профессор русского и калмыцкого языков. Я поехал в Элисту и был принят на работу.
С 1 сентября 1941 по 1 июля 1942 я читал лекции по русскому и калмыцкому языкам. Кроме этого мне дали задание писать пропагандистские статьи против немцев и читать населению патриотические лекции. Я выполнял эту работу по поручению местного комитета коммунистической партии. 20 декабря 1941 я прочел лекцию на тему "Великие русские люди и их славное прошлое". Она была затем опубликована в местной коммунистической газете "Ленинский путь".
В феврале 1942-го я опубликовал статью "Дмитрий Донской" (герой, победивший монгольских захватчиков в XV веке), а в апреле 1942-го статью "Александр Невский" (герой, победивший немцев в XIII веке). Обе статьи были напечатаны в той же газете. Кроме этого я прочел лекцию "Героическая борьба калмыков против Китая в XV-XVII веках" и весной 1942-го написал статью "Идея героизма в калмыцком эпосе".
Когда стало очевидно, что немцы займут район, где живут калмыки, я попытался покинуть его. Во-первых, потому что я боялся что немцы покарают меня за антинемецкую пропаганду, во-вторых потому что на вопрос руководства университета, кто я по национальности, я ответил: "еврей", в-третьих, потому что я вообще не хотел встречаться с немцами. Даже когда я собирался эмигрировать из России, я никогда не думал об эмиграции в Германию.
Игорь Петров: Сделаем небольшую паузу в рассказе Николая Николаевича и процитируем здесь его открытку из Элисты, адресованную в Свердловск президенту Академии Наук СССР Владимиру Леонтьевичу Комарову и сохранившуюся в его архиве.
9 декабря 1941 года
Глубокоуважаемый Владимир Леонтьевич!
В настоящее время я нахожусь в Элисте Калмыцкой АССР. По своей основной специальности я здесь работать не могу. Очень хотелось бы продолжить свою работу в системе Академии Наук СССР. Если бы представилась малейшая возможность работать в Узбекском или Казахстанском филиале, был бы чрезвычайно счастлив. Так как я занимаюсь не только монгольским, но и тюркскими языками и фольклором, я нашел бы себе применение в этих филиалах. Поэтому очень прошу назначить меня, по Вашему выбору, в один из этих филиалов и распорядиться, чтобы соответствующий документ был препровожден мне заказным пакетом по указанному на обороте адресу.
С искренним уважением
преданный Вам Поппе
Вернемся к рассказу Поппе.
Николай Поппе: К тому времени стало невозможно покинуть Элисту в любом направлении, кроме западного. Ближайшей железнодорожной станцией было Дивное, откуда можно было добраться до Кавказской (недалеко от Ростова). Транспорта в Астрахань (350 км через пустыню) не было.
Я решил отправиться в Среднюю Азию через Кавказ, Баку, затем пересечь Каспийское море из Баку в Красноводск. Я покинул Элисту 1 июля 1942-го, получив в паспорт штамп о том, что я уехал из Элисты именно в этот день. Сначала я ехал на машине (грузовике) до Дивного (100 км). Сесть на поезд сразу не удалось, только через несколько дней. 5 июля я добрался до Ворошиловска (прежде Ставрополь). Там мне пришлось ждать поезда почти пять дней. 11 июля я добрался до Кавказской.
Я решил добраться до города Микоян-Шахар в кавказских горах, который казался безопасным местом
Но как раз тогда началось немецкое наступление, и когда я приехал в Невинномысскую, Ростов уже был занят немцами. Немедленно начался невероятный беспорядок. Все поезда были заняты людьми, эвакуирующимися из Ростова и отступающими войсками. Ехать дальше было невозможно. Тогда я решил добраться до города Микоян-Шахар в кавказских горах, который казался безопасным местом. Из Невинномысской я доехал на поезде до Баталпашинской (15 км), а оттуда на грузовике (100 км) до Микоян-Шахара. Там уже находились два профессора, эвакуированных из Ростова.
Меня приняли на работу в местный педагогический институт, но я не смог приступить к преподаванию, так как 15 августа 1942 город был внезапно захвачен немцами. 10 августа 1942 я пытался покинуть Микоян-Шахар, но автомашин не было, а кроме того началось восстание местного населения против Советов, которые планировали призвать всех мужчин в армию. Дороги и леса были небезопасны. Я попросил военного комиссара Подосиновского забрать меня и мою семью и позволить нам воспользоваться его грузовиком, но в нем не было места. Позже я узнал, что он и его спутники были в тот же день убиты восставшими казаками.
Я был в отчаянной ситуации - без денег и практически без вещей. 18 августа 1942 я был арестован местной полицией, которая заподозрила нас в том, что мы евреи. 20 августа после двух дней без еды и выполнения самой грязной работы (чистка отхожих мест) я был освобожден немцами. Я сумел показать им мое свидетельство о крещении, подтверждающее, что я протестант, крещенный в англиканской церкви в Чифу (Китай). Немцы зарегистрировали меня как человека немецкого происхождения (фольксдойч).
Многие русские ученые и люди с немецкими корнями были собраны в Кисловодске
Я узнал, что многие русские ученые и люди с немецкими корнями собраны в Кисловодске, в 100 километрах к западу от Микоян-Шахара. Там они получали питание от русского бургомистра. Я решил отправиться в Кисловодск и прибыл туда 5 сентября 1942. Действительно, ученые получали еду и тысячу рублей в месяц от русских властей, контролировавшихся немцами. Мы не работали, хотя немногие ученые устроились учителями во вновь открытые школы для местного населения и русских детей. Мой младший сын посещал там школу с 10 сентября по рождество 1942-го. Директор этой школы сейчас живет в Германии. Других ученых власти просили читать местному населению лекции на научные темы. Я читал лекции по теме "Народы Кавказа" (национальности, языки, история, обычаи, занятия). Позже меня попросили прочесть ту же лекцию на немецком для немецких офицеров.
Когда немецкие власти узнали, что я профессор-востоковед и лицо немецкого происхождения, немецкий комендант и офицер СС попросили меня помочь им разобраться с очень сложным вопросом. Они рассказали мне, что в небольшом городе невдалеке от Кисловодска (Нальчик) есть около 3000 людей еврейского происхождения. Однако, эти люди утверждают, что они не евреи. Меня попросили отправиться туда. Я приехал в Нальчик и выяснил, что эти 3000 человек действительно так называемые горские евреи или таты, лица иранского происхождения. Они покинули Персию в VIII веке и на Кавказе приняли иудейскую религию, поскольку были завоеваны хазарами, тюркским народом, исповедовавшим иудаизм. При царе власти предоставляли этим людям все права и не рассматривали их как евреев. Я объяснил это немецким властям. Горские евреи получили свои права, их не отправили в концлагеря, их имущество не было конфисковано, и они пользовались всеми привилегиями кавказских народов. Конечно, горские евреи были очень благодарны мне, так как у них уже было множество проблем с местными русскими квислингами, которые были гораздо более жестоки, чем немцы и доносили на татов, утверждая, что они — евреи.
Кроме этого я помог местному кади (верховный магометанский священник) заново открыть его мечеть. Таковы были мои занятия во время немецкой оккупации. Я никогда не произносил никаких речей и не вел пропаганды против Советов или союзников. Я не публиковал никакие листовки или статьи как немецкий или русский сотрудник какого-либо учреждения.
Игорь Петров: Сделаем небольшую паузу и прокомментируем. Наступающие на Северный Кавказ немецкие войска сопровождала айнзацгруппа Д, возглавляемая Вальтером Биркампом. Ее задачей как и у других айнзацгрупп было немедленное решение еврейского вопроса в новооккупированных местностях. Всего айнзацгруппой на Кавказе было расстреляно и казнено в душегубках более десяти тысяч евреев. Однако горские евреи, они же таты, сумели большей частью избежать этой судьбы. Следует заметить, что в документах восточного министерства 1941 года о толковании понятия «еврей» было написано, что с горскими евреями следует обращаться как с просто евреями. В другой автобиографии Поппе чуть подробнее рассказывает об этом эпизоде:
Николай Поппе: 12 или 15 ноября мне внезапно было приказано сопровождать офицера-эсэсовца в Нальчик и оказать ему помощь, так как возникли сложные национальные проблемы. Конечно, я беспокоился, так как не знал, что немцы намереваются предпринять, и что мне там делать, но вопрос оказался весьма простым. В Нальчике существовала колония «горских евреев». Немцы, убивавшие всех евреев, узнали, что в городе живет 3000 горских евреев. Первым делом немцы приказали закрыть все магазины, принадлежащие горским евреям, и назначили внушительную контрибуцию. Горские евреи протестовали, утверждая, что они не евреи, их поддержали и жители других национальностей. У офицера-эсэсовца была книга под названием «Кавказ», напечатанная Ванзее-институтом, но в ней эти евреи не упоминались. Он показал мне книгу, неплохую и содержавшую не так много ошибок. Конечно, она была весьма тенденциозна и выдержана в строго нацистском духе.
Я объяснил немцам происхождение татов и подготовил описание этого народа
…Я объяснил немцам происхождение татов и подготовил описание этого народа. Эсэсовцы захотели посмотреть на татов, и я сказал «горским евреям», что они должны произвести хорошее впечатление. Евреи устроили праздник с национальными плясками, понравившийся немцам. Немцы разрешили им продолжать торговлю и отменили выплату контрибуции. Таты получили все права. Конечно, они были счастливы. Я был доволен, что сумел помочь им, потому что после закрытия магазинов и выплаты контрибуции они, конечно, были бы расстреляны, как евреи на Украине. Но мое положение еще больше усложнилось, ведь «горские евреи» рассказывали всем и каждому, что я помог им, говоря «этот профессор – человек влиятельный, ему даже немцы повинуются».
Игорь Петров: Отто Бройтигам, бывший консул Германии в Батуме, затем один из руководителей восточного министерства Розенберга, в свою очередь, приписывает заслугу спасения татов себе. Осенью 1942 года он был командирован на Кавказ в качестве полномочного представителя восточного министерства. В своих воспоминаниях он вспоминает, что несколько раз беседовал с Биркампом (которого именует Биркемпер) и с помощью различных аргументов как тактического так и этнографического характера пытался его убедить не преследовать горских евреев. Бройтигам с удивлением отмечает, что Биркамп оказался очень хорошо осведомлен в вопросах этнографии, гораздо лучше, чем военные в штабе группы армий, благодаря тому, что айнзацгруппе помогали ученые… и тут мы рассчитываем услышать фамилию Поппе, но Бройтигам называет историка Вернера Эммериха, действительно состоявшего в штате айнзацгруппы Д.
Впоследствии Биркамп снова пригласил Бройтигама к себе, рассказал, что съездил к горским евреям, был ими прекрасно принят и не планирует против них никаких репрессий. Бройтигам немедленно отбил в Берлин телеграмму, и такая телеграмма действительно присутствует в архиве восточного министерства, она датирована 26 декабря 1942 года. В телеграмме Бройтигам пишет что Биркамп после теплого приема отдал приказание более не именовать горских евреев евреями, а называть их только татами.
Сам Поппе в своих мемуарах упоминает в этой связи другого профессора, Деетерса, специалиста по кавказским языкам. Деетерс служил научным сотрудником при так называемой Wirtschaftsinspektion Kaukasus, т. е. хозяйственной инспекции Кавказа. Xозяйственные инспекции занимались хозяйственным управлением, в том числе, естественно, ограблением оккупированных территорий, и вот Поппе упоминает, что оказавшийся на Кавказе с неблаговидными, прямо скажем, целями Деетерс в вопросе о татах его поддержал.
Наконец, еще одним спасителем татов предстает Теодор Оберлендер, впоследствии министр в ФРГ и заочный подсудимый на судебном процессе в ГДР, а на тот момент командир батальона особого назначения «Бергманн», укомплектованном кавказскими добровольцами и предназначенного для диверсионной деятельности, но также воевавшего и против партизан и даже недолго на передовой. И вот Оберлендер как раз в это время тоже был в Нальчике и в свою очередь приписывает заслугу спасения татов себе. В его изложении, его попросили выделить роту Бергманна для участия в расстреле татов, и так он узнал об этой истории и сумел предотвратить расстрел, устроив грандиозную пьянку с командиром зондеркоманды и сумев переубедить его за рюмкой.
Сохранились дневниковые записи Оберлендера, которые дают нам как минимум дату событий — и это не середина ноября, как у Поппе, а 23 декабря, т. е. вскоре после того, как Поппе выступал в Нальчике на празднике по случаю освобождения Кабардино-Балкарии от советского владычества в качестве переводчика. Праздник состоялся 18 декабря 1942 года, программа с упоминанием Поппе сохранилась в архиве восточного министерства.
Некоторые ученые в Германии выступали против причисления татов к евреям
Впрочем, «научная» в кавычках дискуссия по этому поводу продолжалась. Некоторые ученые в Германии выступали против причисления татов к евреям и написали обоснования для этого. Их оппонентом был лично глава расово-политического ведомства НСДАП Вальтер Гросс, который привел, так сказать, окончательный аргумент: мол, если мы хотим действительно решить еврейский вопрос, к чему эти мелочные колебания? К счастью, к тому времени, как Гросс стал одерживать верх в споре, немецкие войска уже отступили с Кавказа.
Таким образом, таты оказались спасены, вероятно, действительно не без участия Поппе, Бройтигама, Деетерса и Оберлендера. Но, к сожалению, далеко не все. По данным Павла Поляна (статью которого об этой истории я вообще рекомендую), около 700 человек были расстреляны, в том числе некоторые в самом конце 1942 года, то есть уже после и вмешательства Оберлендера, и письма Бройтигама в Берлин. Исполнители на местности не всегда следовали указаниям сверху, тем более подобные указания были как правило весьма противоречивы и поддавлаись различным толкованиям.
Возвращаемся к автобиографии Поппе.
Николай Поппе: В конце 1942-го немцы начали переселение фольскдойчей. Поэтому в конце декабря 1942-го немцы отправили меня вместе с более чем 2000 фольксдойчей и более, чем 3000 русских ученых, специалистов, беженцев и вместе с кавказцами на Украину. Нас посадили в поезд на станции Курсавка недалеко от Минеральных Вод. После жуткого и очень тяжелого путешествия в холодных вагонах для скота мы добрались до Никополя (Украина) в начале февраля 1943-го. Там мы жили до конца марта 1943-го. Мы не работали, но получали еду в магазине для немцев и фольксдойчей.
10 апреля мы прибыли в Лемберг (Львов, Польша). Там мы жили в лагере для фольксдойчей, получали питание и немного денег. 20 апреля 1943-го лагерь посетил высокий чин СС и СД. Он выяснил, что в лагере есть ученые. Он сказал мне, что я могу отправиться в Берлин, где получу работу в университете и в институте, называвшемся "Ванзее-институт". Я понятия не имел, чем занимается этот институт, и согласился. 29 апреля я поехал в Берлин. Получить работу в университете оказалось непросто, но руководитель Ванзее-института проф. Ахметели сказал мне, что я могу немедленно получить место у него. Он объяснил мне, что я должен писать статьи о географии, истории, экономике и культуре народов СССР.
Я вернулся в Лемберг и забрал свою семью. 10 мая 1943-го я прибыл в Берлин. Проф. Ахметели сказал мне, что деньги (500 марок в месяц) я получу у него, но впоследствии я буду должен получать их через банк. В начале июня 1943-го я приступил к работе в Ванзее-институте. Мне дали задание написать статью "Университеты и образование в СССР", статью "Советская политика по отношению к национальностям СССР" и книгу "Восточная Сибирь" (население, национальности, языки, история, культура, религии).
Игорь Петров: К Ваннзее-институту мы вернемся чуть позже, а пока укажем на то, о чем профессор Поппе умолчал. Интересно, что в другой автобиографии он вообще избегает упоминания того, что был зарегистрирован фольксдойчем, вероятно, ему казалось, что это усиливает степень его коллаборационизма. 18 августа 1943 года профессор Поппе посетил город Лицманнштадт и буквально за один день оформил все необходимые документы для приему в гражданство третьего рейха: несколько анкет, родовое древо до дедушек его и его супруги. Будем налеяться, что от теста на знание языка он был освобожден. Да и вообще местные бюрократы проявили необычайную расторопность (непосредственно связанную очевидно с новым местом службы профессора): гражданство профессору и всей его семье было предоставлено в тот же день, 18 августа.
Возвращаемся к автобиографии.
Николай Поппе: В июле 1943-го мне было приказано выполнить некие формальности. Когда я вошел в здание, я осознал, что это нечто вроде СС или СД. Потом меня вызвали к д-ру Хенгельхаупту. Он сообщил мне, что институт относится к Шестому Управлению [РСХА]. Я должен был заполнить опросный лист и пообещать не говорить ни с кем о Ванзее-институте. При этом присутствовали и другие офицеры: д-р Штойдле, д-р Хандрак, д-р Вайнраух, д-р Лео, имена остальных мне неизвестны. Д-р Вайнраух и Лео сказали мне, что существует еще один институт - "Институт Восточной Азии", и это более подходящее место для меня.
Когда в августе 1943-го Ванзее-институт был эвакуирован в Планкенварт под Грацем (Австрия), я не захотел отправляться туда. Я пришел к д-ру Лео и попросил его помочь мне перейти в Институт Восточной Азии. Он устроил мне встречу с проф. Донатом, руководителем института. Донат позвонил Краллерту, возглавлявшему "Фонд страноведения", которое управляло всеми институтами, и Краллерт дал согласие. Кроме того проф. Донат послал меня к проф. Менде, которому я рассказал о своем преподавании в университете. Менде организовал мне чтение лекций по монголо- и татароведению на факультете страноведения берлинского университета.
С 1 ноября 1943-го я работал в Институте Восточной Азии и читал лекции в университете. В Институте Восточной Азии меня попросили работать над следующими темами: психология монголов, Монголия (книга: география, население, язык, письменность, окультуривание, экономика, история), Синьцзян (книга, подобная книге про Монголию). Я написал две первые работы, книга про Монголию даже ушла в печать. В 1944-м у меня был экземпляр, но я его потерял.
В июле 1944-го Институт Восточной Азии был эвакуирован в Мариенбад. Я последовал за ним и оставался там до мая 1945-го. Там я написал статью "Пантуранизм" и работал над книгой "Синьцзян".
Игорь Петров: Итак, профессор Поппе попал на работу в Ваннзее-Институт (не имеющий кроме географической никакой прямой привязки к печально известной ваннзейской конференции), но находящийся в прямом подчинении 6 управления РСХА (СД — заграница), которое возглавлял Вальтер Шелленберг. Самим институтом управлял советолог грузинского происхождения Михаил Ахметели, интересно, что существовало два грузинских ученых, возглавлявших в рейхе институты, занимавшиеся изучению СССР: Ахметели при СД и Александр Никурадзе при ведомстве Розенберга.
Ваннзее-институт был научным заведением, созданным для разведки против СССР
Ваннзее-институт был научным заведением, созданным для прикладных целей, конкретно разведки против СССР, отсюда и таинственность и секретность, к примеру, в заявлении на получение гражданства место работы Поппе не фигурирует. Тем более, теория была довольно тесно связана с практикой — в подчинении того же шестого управления находилось так называемое «предприятие Цеппелин», занимавшееся с 1942 года засылкой совершенно конкретных разведчиков в советский тыл, другое дело, что местности, экспертом по которым являлся Поппе не представляли для Германии непосредственного оперативного интереса. Сам Поппе утверждал, что попал в Ваннзее-институт совершенно случайно, он еще на Кавказе видел изданную институтом книгу Кавказ и предполагал, что это какое-то заведение, занимающееся географией.
Вместе с гражданством Поппе обрел и военнобязанность, в списках института он числится как av, т. е. Arbeitsverwendungsfähig, годный для службы в штабах и в тылу, впрочем, институт подал заявление на освобождение его от воинской службы. Ему все равно приходится пройти соответствующую медкомиссию, где его зачисляют в так называемый «Ландштурм II», то есть уже самую последнюю категорию для необученных военному делу лиц свыше 45 лет. Защищать новую родину с оружием в руках Поппе, к счастью, не пришлось.
Вполне в соответствии с его рассказом, мы обнаруживаем в архиве служебную записку Вилфрида Краллерта, возглавлявшего отдел VIG шестого управления, научно-методлогическую службу, скрывающуюся под вывеской «Фонда страноведения» (для тех ученых, кого пугали буквы РСХА). В январе 1944 Поппе пришел к Краллерту и пожаловался на то, что его семье не удается найти жилья в районе Граца, ему же, напротив, посчастливилось найти новое жилье под Берлином (его прошлое пристанище было разбомблено союзной авиацией 22 ноября 1943 года). Кроме того, Ваннзее-институт пока не может начать работу на новом месте, а берлинский университет напротив всячески настаивает на продолжении чтения лекций по монгольскому языку.
Краллерт принял решение, что формально Поппе останется в штате Ваннзее-института, но фактически перейдет на работу в институт Восточной Азии, тоже располагавшийся под крышей шестого управления РСХА. 13 апреля 1944 года Поппе заполняет анкету по новому месту службу, интересно, что он устраивает на работу и старшего сына Валериана, его анкета тоже сохранилась.
В июне 1944 года к Поппе обращается оперативный штаб рейхсляйтера Розенберга, занимающийся подготовкой Словаря Большевизма («речь идет о словарике, который с правильных позиций поможет растолковать задействованным на востоке немцам, что такое большевизм и каковы условия жизни в СССР». О каких задействованных на востоке немцах идет речь в июне 1944 года, история умалчивает).
19 июня 1944 года Поппе получает разрешение на служебную командировку, посещает силезский Ратибор, где располагается оперштаб, и получает задание написать несколько словарных статей. На букву А, например, в словарике среди прочих планировались статьи агент, агитация, актив, алименты, арест, амнистия, анархизм, аспирант, Академия Наук, академик - как минимум, по двум последним пунктам Поппе, очевидно, обладал достаточной квалификацией.
Поппе с семьей и институтом переезжают в Мариенбад
По возвращении из Ратибора оказалось, что новая бомбардировка привела к необходимости вывезти за пределы Берлина и Институт Восточной Азии, и Поппе с семьей и институтом переезжают в Мариенбад.
В бундесархиве сохранились некоторые документы мариенбадского периода, и можно увидеть, какие именно задания получал Поппе, в частности, написать о «пантуранистской идее», «панмонголизме» и «русских эмигрантах в Восточной Азии». Дальше последовала просьба осветить тайные общества Дальнего Востока и дать краткий обзор нынешних правительств восточноазиатских стран.
В конце октябре Поппе просят предоставить подробный отчет о беседах с людьми из круга генерала Власова и о запланированной русской, т. е. советской, экспансии в Монголию и Северный Китай. Поппе, очевидно, действительно беседовал с Власовым или кем-то их его приближенных, он упоминается в нескольких допросах, но подробностей этого у нас нет. В Комитет Освобождения Народов России он не вошел, хотя, возможно, членство ему предлагалось.
В декабре 1944 года фамилия Поппе всплывает в переписке, посвященной планам научного изучения Дальнего Востока, предлагается даже основать при берлинском университете кафедру монголистики, возглавить которую, конечно, должен был сам Поппе. Ход военных событий, как известно, воспрепятствовал реализации этого плана.
Вот собственно и все, что сохранилось в немецких архивах, если не считать еще пары банальных документов типа списков на продление служебных удостоверений. Одна статья, посвященная монгольской квадратной письменности, была напечатана в 1944 году в немецком научном журнале. Следов якобы вышедшей книги про Монголию мне найти не удалось, сам он в списке своих публикаций ее в отличие от вышеупомянутой статьи не приводит. Возможно, существовали только гранки.
Итак, Поппе работал на шестое управление РСХА и консультировал нацистских бонз по различным вопросам советской политики и особенно по Дальнему Востоку. Но он не был членом СС (хотя впоследствии в США его в этом обвиняли), что легко увидеть на сохранившихся списках, в которых большинство сотрудников Ваннзее-института имеют эсэсовские звания, а он нет (этот вопрос, к слову, серьезно волновал Поппе, так что в 60-х годах он вел переписку с бундесархивом, который пришел на том же основании, что и мы, пришел к тому же выводу). Добавим также, что сведений о членстве в СС нет и в его карточке университетского преподавателя, чем он, к примеру, выгодно отличается от профессора Николая Арсеньева, успевшего еще в 1933 г. вскоре после прихода нацистов к власти вступить в СА, в штурмовики.
Обвинить профессора Поппе в соучастии в холокосте, как это делается в некоторых статьях, на основании имеющихся документов можно примерно с тем же основанием, что в соучастии в сталинских репрессиях, ведь в СССР он не только консультировал высшее руководство, но и как мы выше узнали, даже публично выступал против «троцкистско-зиновьевской банды». Это безусловно нелепое обвинение, но столь же безусловно работал он в Берлине под крышей в высшей степени неприятного ведомства.
Окончание автобиографии:
Николай Поппе: В мае 1945 года Мариенбад был занят американскими войсками. 9 мая 1945 года я покинул Мариенбад и пошел пешком в Бамберг в Баварии, а оттуда поехал на поезде в британскую зону, в которой у меня были друзья. Моя жена не могла идти пешком. Она осталась в госпитале в Мариенбаде, была эвакуирована в Берлин и приехала к нам из Берлина.
С марта 1945 года я не работал.
Игорь Петров: C конца мая 1945 года Поппе жил в маленьком городке Бюнде около Херфорда в 20 километрах к северу от Билефельда. В январе 1946 года в Гамбурге ему удалось получить эстонские документы, согласно которым он сам и его младший сын звались Нигол Пооп, а старший сын Велло Пооп. С этими документами Велло уехал в Мюнхен и поступил там в университет UNRRA, т. е. созданный как раз для перемещенных лиц.
18 июня на заседании президиума Академии Наук СССР Поппе был официально исключен из академии наук. Процитирую протокол:
Из протокола: В президиум Академии Наук поступили важные, вполне достоверные сведения, касающаяся деятельности Николая Николаевича Поппе, избранного членом-корреспондентом Академии Наук СССР в 1932 году.
В этих сведениях сообщается о том, что… Поппе... бывший профессор ленинградского института востоковедения, в июне 41 года из Ленинграда эвакуировался в город Элисту, откуда переехал в Микоян-Шахар.
В 1942 году в районе Кисловодска Поппе добровольно перешел на сторону немцев и был назначен официальным сотрудником гестапо и руководителем отдела пропаганды при немецкой комендатуре.
Поппе консультировал немецкие комиссии по регистрации коммунистов, комсомольцев и евреев, принимал участие в допросе советских граждан, арестованных оккупантами.
Являлся одним из вдохновителей инсценировки так называемых похорон «жертв» НКВД, которая была организована фашистами в городе Нальчике.
Как руководитель отдела фашистской пропаганды Поппе не только просматривал и контролировал книги, пьесы, предназначенные для печатания, но и сам писал в немецких газетах статьи антисоветского клеветнического содержания.
По последним данным, Поппе при отступлении немецких войск с Кавказа бежал вместе с ними и обосновалось в районе Берлина. О дальнейшей судьбе Поппе точных сведений нет.
Кроме того, имеются многочисленные свидетельские показания о преступной деятельности Поппе Николая Николаевича на Северном Кавказе в районе немецкой оккупации.
Доложенные мною сведения с несомненностью устанавливают, что деятельность Николая Николаевича Поппе во время Великой Отечественной войны была направлена во вред Союза СССР, была предательством нашей родины.
Я вношу предложение об исключении Н.Н. Поппе из состава академии наук СССР.
Заслушав сообщение академика Бруевича Н.Г. о преступной деятельности Николая Николаевича Поппе, направленной против интересов Родины, Президиум Академии Наук СССР просит общее собрание Академии Наук СССР в соответствии с пунктом 24 устава Академии исключить Николая Николаевича Поппе из членов-корреспондентов Академии за его деятельность.
Подписи: Вавилов, Бруевич.
Игорь Петров: Вероятно, к этому времени чекисты уже вышли на след Поппе. 22 мая 1946 года его младший сын регистрируется как дипи в городке Пфорцхайм на севере Баден-Вюртюмберга, это уже американская зона. Через две недели — 8 июня — два Нигола Поопа, 1896 и 1928 годов рождения, обнаруживются в списке эстонских граждан города Эсслинген, это тоже Баден-Вюртюмберг, в 60 км от Пфорцхайма, это фактически пригород Штутгарта. И в своей автобиографии, написанной примерно тогда же, Поппе указывает, что его сын учится в Штутгарте, в русской гимназии. Наконец, в первом интервью с американцами в конце октября 1946 Поппе указывает, что его младший сын учится в Менхегофе, это хорошо известный русский лагерь ди-пи невдалеке от Касселя, на севере земли Хессен. Вот такие географические перемещения.
Таким образом, профессор Поппе отправил сыновей учиться в американскую зону послевоенной Германии, которую счел более безопасной, но сам остался в английской.
Вернемся снова в лето 1946 года. Заседание президиума Академии Наук состоялось 18 июня. Месяцем позже, 29 июля, генерал-полковник Николай Курочкин, заместитель главы Советской Военной администрации в Германии обращается к своему британскому коллеге генералу Робертсону с таким письмом:
Согласно информации, полученной мной из Советского Союза, Николай Николаевич Поппе, гражданин Советского Союза, родившийся в Ленинграде в 1897 году, бывший профессор Ленинградского института востоковедения, добровольно поступил на службу к немцам в 1942 году в районе Кисловодска и принимал активное участие в предательстве советских граждан, участвовавших в борьбе против германских фашистских агрессоров на советской территории, оккупированной немцами.
Более того, установлено, что Н.Н. Поппе был действующим агентом гестапо и в сотрудничестве с агентами гестапо лично принимал участие в допросах, которые сопровождались жестокими избиениями арестованных советских граждан.
Согласно имеющимся у меня данным, Н.Н. Поппе в настоящее время проживает в британской зоне оккупации в Германии.
Учитывая вышеизложенные факты, прошу Вас дать необходимые указания соответствующим органам Вашей Военной администрации о немедленном аресте военного преступника Н.Н. Поппе и его передаче Советским военным властям для того, чтобы он мог быть предан суду за свои преступные действия.
Игорь Петров: Пока англичане выясняют, кто такой вообще этот Поппе и как с ним поступить, сам профессор связывается c Густавом Халоуном, синологом чешского происхождения, с конца 30-х годов работающим в Кембриджском университете. Халоун обращается к Джону Прэтту, бывшему британскому генконсулу в Шанхае и чуть не главному правительственному специалисту по Китаю, и у того появляется идея тайно перевезти Поппе в Англию, после чего устроить его либо в Лондонский, либо в Кембриджский университет. Оказывается, что, кроме Халоуна, Поппе уже написал Оуэну Латттимору, американскому синологу и монголисту, но тот тоже переправил письмо англичанам, так сказать по месту нынешней прописки Поппе. 31 октября Прэтт получает довольно отрезвляющий ответ от чиновника Форин Офиса Невила Батлера:
После тщательного рассмотрения было решено, что с точки зрения Министерства иностранных дел маловероятно, что Поппе сможет предоставить какие-либо сведения о Монголии, которые могли бы дополнить имеющиеся у нас данные и быть достаточными для того, чтобы оправдать наш интерес к нему, и дело было соответственно закрыто.
С тех пор советские военные власти обратились с просьбой арестовать Поппе и выдать его как военного преступника... Я не знаю, насколько это правдиво, но, как вы сами заметили, рассказ Поппе о том, что он делал во время войны, не вполне последователен и пока все не разъяснится и речи нет о том, чтобы привезти его в Англию.
Дальше Батлер пишет, что они сами потеряли след Поппе, и возможно, он ушел на дно, узнав об интересе к себе с советской стороны. Англичане направили агента в имение Бюкель под Билефельдом, откуда шла переписка Поппе, но нашли там лишь его жену-инвалида, которая на допросе показала, что сам Поппе для заработка уехал в Висбаден, где преподает французский язык.
Дело Поппе попадает на стол дипломату по имени Томас Бримело, который впоследствии сделает большую карьеру, в 70-х будет вместе с Киссинджером участвовать в переговорах с СССР об ограничении ядерных вооружений. Дело Поппе же он пока оставляет в подвешенном виде с заключением: если русские докажут, что он – военный преступник или предатель, то мы должны будем его выдать, пусть его там после этого и повесят. Ну тут же ему на стол падает следующая телеграмма: 29 октября британским агентам удалось обнаружить Поппе и эвакуировать его вместе с женой буквально за несколько минут до того, как его бы обнаружили русские. Он вывезен в тайное место и пока можно отрицать, что мы (т. е. англичане), что-нибудь о нем знаем, но долго скрывать его пребывание под нашей защитой не получится.
И параллельно с этим Бримело получает коллективное письмо от британских ученых и общественных деятелей с десятком подписей, в том числе Халоуна и Прэтта с просьбой привезти Поппе в Британию, чтобы он смог продолжить свою весьма ценную академическую деятельность.
В дальнейшей внутренней переписке Бримело ставит главный, как ему кажется, вопрос, призванный решить судьбу Поппе: was he a traitor? Был он предателем? Решение принимает Роберт Хэнки, глава северного департамента Форин Офиса, в зону ответственности которого входит СССР. С точки зрения Хэнки наиболее отягчающим обстоятельством является работа Поппе на немцев в Берлине. Ведь он мог бы, рассуждает Хэнки, устроиться на работу садовником или отказаться от работы вообще. Да, из-за этого его могли бы отправить в концлагерь, но ведь другие люди так и поступали, не боясь этой угрозы. В итоге Хэнки видит только две альтернативы в данной ситуации: выдать его русским или, если мы считаем его столь интеллектуально важным деятелем, вывезти его из британской зоны и попросить больше никогда не возвращаться в нашу юрисдикцию.
В это же время с Поппе снова беседуют, точнее допрашивают его в этом его тайном укрытии в британской зоне. По итогам допроса возникает сомнение в справедливости выдвинутых русскими обвинений, тем не менее допрашивающим ясно, что уже те факты, которые Поппе признает сам — о его сотрудничестве с немецкими властями на Кавказе и в Берлине – будут достаточны для русских, чтобы поставить его к стенке.
В тайном укрытии, кроме Поппе, живут еще несколько немецких ученых
Вскоре, впрочем, выясняется, что в тайном укрытии, кроме Поппе, живут еще несколько немецких ученых, вывезенных англичанами из советской зоны. Таким образом, если выдать Поппе, он расскажет на допросах об этих ученых и русские потребуют выдать и их. Есть и обратный риск: кто-то из ученых может уже быть завербованным русскими и выдать место, где скрывается Поппе.
И вот в этой, казалось бы, неустойчивой ситуации история подвисает на полтора года. Поппе живет под присмотром британской разведки, британцы официально отрицают, что знают его местонахождение, он преподает на каких-то внутренних курсах для британских разведчиков и даже получает официальные документы. Как он впоследствии рассказал американцам, его представили высланным из Южной Африки нацистом. У него не было проблем при получении документов, так как британцы удостоверили, что он денацифицирован, не совершал бесчеловечных поступков. С этими бумагами Поппе пошел в немецкую полицию и немедленно получил удостоверение личности.
В качестве оплаты за преподавание британцы соглашаются переправить к себе его сыновей. Они тоже получают поддельные документы, теперь их зовут не Велле и Нигол Пооп, а Валери и Николас Керес и с этими документами они осенью 1947-го отбывают в Великобританию.
Летом 1947 года на Поппе снова обращают внимание американцы. Ричард Нельсон Фрай, впоследствии знаменитый ориенталист, профессор Гарварда, а на тот момент сотрудник американской разведки в Европе, пишет в центр письмо, где кратко описывает ситуацию Поппе и интересуется, нет ли возможности вытащить его за океан. Ответ из Вашингтона отрицательный: американцы не видят, чем Поппе может помочь им в сфере разведки и разведданных.
Но тут на помощь Поппе приходит счастливый случай в лице Кэрмела Оффи, бывшего дипломата, а ныне тоже разведчика, советника главы американской администрации в Германии генерала Клэя. Оффи был дипломатом и разведчиком старого образца, яркий, даже экстравагантный, практически открытый гей, он был известен как человек благодаря связям и смекалке способный решить любую проблему как сложную внешнеполитическую, так и бытовую, например достать на необитаемом острове за пару часов бочонок черной икры для спонтанного банкета.
В мае 1948 года Кэрмел Оффи организует операцию, названную им «Дед Мороз»
И вот в мае 1948 года Кэрмел Оффи организует операцию, названную им «Дед Мороз» и вывозит Поппе из британской зоны в американскую, после чего докладывает в госдепартамент:
...вчера во второй половине дня Николая Поппе доставили в мой кабинет. Его сопровождал агент британской разведки, под чьим надзором он путешествовал из британской зоны во Франкфурт. Я просто сказал британскому коллеге, что хотел бы поговорить с мистером Поппе наедине и затем начал разговор с ним.
Поппе выглядит как ходячий скелет. Его голова, длинная и узкая, похожа на голову Орсона Нильсона, разве что у Поппе есть волосы. После того как я пристально наблюдал за ним больше часа, я заметил легкую китайскую ауру вокруг его глаз. Это человек большого интеллекта, он говорит медленно и очень осторожно. Я бы предположил, что он страдает гипертонией из-за сильных нервных потрясений, которым он подвергся. Он заверил меня, однако (подтверждение чего я сумел получить и от британского агента), что имел вполне пристойное жилище, одежду и питание в Херфорде, где англичане намеревались использовать его в качестве инструктора тамошней разведшколы.
Поппе показал мне письмо из университета Вашингтон, в котором ему предлагают работу там. Он добавил, что получил аналогичное приглашение из Гарварда в связи с новым исследовательским институтом, который должен открыться.
Поппе описал с некоторыми деталями нынешнее состояние здоровья его жены, одна нога, которой, очевидно, полупарализована, поэтому она может передвигаться лишь с посторонней помощью. Разумеется, он исходит из того, что, если он в результате какого бы то ни было проекта отправится в США, жена будет сопровождать его.
...Он утверждает, что причина по которой его преследует МВД, заключается в том что его обвиняют в большом восстании калмыков в июле 1942-го. Он отрицает, однако, что хоть как-то связан с этим делом.
От людей, которые недавно бежали из Советского Союза, он получил некоторые сведения о действиях Советов касательно Дальнего Востока. Генеральная линия демонстрирует большой оптимизм и уверенность. Он утверждает, что китайская коммунистическая партия несомненно получает приказы непосредственно из Кремля и следует им.
В итоге Оффи добился вывоза Поппе в США под именем Карл Бергстрем, но на всю бюрократическую волокиту ушел целый год. Жена Поппе скончалась в Германии, не дождавшись отправки за океан. Вот как Поппе сам воспринимал абсурдную историю его эвакуации за океан:
Игорь Петров: Он оставался 3 или 4 месяца в американском лагере Кэмп Кинг, живя полностью под прикрытием. Ему были даны необходимые удостоверения, чтобы дурачить немецкую полицию, в случае если прогуливающегося по улицам Поппе вдруг схватят. Тут-то капитан Бэр (местный американский чиновник) и показал себя; заявил Поппе, что тот должен явиться в IRO, так как вступил в действие новый закон о перемещенных лицах. Это всего лишь мера, необходимая для того, чтобы попасть в США, сказал Бэр. Вместе с Бэром Поппе посетил бюро IRO во Франкфурте, где ему сказали, что нужны справки об отсутствии судимости за все время пребывания в Германии. Поппе сказал, что это невозможно, так как немецкая полиция ничего о нем не знает. Его попросили обратился хотя бы в берлинскую полицию и получить справку за 1943 г., когда он был в Берлине. Поппе сказал: «Но Берлин ведь в русской зоне. Если я попрошу справку об отсутствии судимости, то русские несомненно узнают, где я нахожусь. Вместо этого я постараюсь получить справки об отсутствии судимости от британской и американской разведок».
Бэр согласился. Предложил, чтобы Поппе написал в британскую разведку. Поппе написал и получил справку на то имя, под которым он жил у британцев. Поппе со справкой снова пошел к Бэру. Бэр сказал: «Да, нехорошо вышло. Вам нужна другая справка, на ваше собственное имя». Поппе сказал, что не может ее получить. Британцы очень осмотрительны в таких делах и будут отрицать, что знают Поппе.
С помощью своих контактов в разведке Поппе получил справку на свое имя с пометкой, что в IRO ее должны уничтожить, а выдать другую на фамилию Бергстром. Эта справка в итоге была одобрена, и Поппе сказали, что тот скоро окажется в США.
Две недели спустя снова появился Бэр, сказал, что Поппе скоро поедет в США, содержать же «его здесь дороговато», и распрощался. Поппе направили в лагерь ди-пи, где он оказался под надзором IRO.
До этого момента тайна соблюдалась. Но после прикрытие было засвечено. Клерки готовили бумаги и пр., не обращая внимания на секретность, и каждый знал про профессора. Работавшие в IRO клерки и сами жили в лагере ди-пи. Все стало известно всем. Это произошло между 15 апреля и 14 мая 1949 года. Поппе был очень встревожен, оказавшись в этом международном общежитии, обитатели которого были сплетниками первой категории. Сейчас Поппе спрашивает, зачем его сначала держали в лагере под полным прикрытием, а затем переправили в лагерь ди-пи, наводненный русскими шпионами и пр.
И действительно несмотря на всю секретность в архиве Бад Арользена сохранилось дело на ди-пи Николая Николаевича Поппе под его настоящей фамилией. Тем не менее в США он прибыл как Бергстром и был взят в оборот Оффи и его друзьями из ЦРУ, а также ФБР — лично Эдгар Гувер выразил свой интерес к новому информатору.
Поппе-Бергстрома поселили в Вашингтоне и в течение нескольких месяцев он непрерывно отвечал на различные вопросы, устно и письменно.
Приведем лишь пару примеров из одного опросного листа:
Список заводов и фабрик в районе Ташкента, может ли он начертить план Ташкента?
Где расположены туннели под Амуром или мосты над Амуром?
Есть ли в Астрахани нефтеперерабатывающий завод и если да, то где?
Знает ли он, какие украинские инженеры помогали немцам восстанавливать разрушенные при отступлении советских войск объекты промышленности?
Насколько вообще была эффективна советская тактика выжженной земли?
И так далее… сотни вопросов. Другие вопросы были связаны с Дальним Востоком, но нельзя сказать, что тут Поппе показал себя большим внешнеполитическим экспертом, в частности, он был уверен, что имеющий поддержку Москвы Ли Лисань в конце концов одолеет Мао Цзэдуна и станет во главе компартии и всего Китая. Вышло как мы знаем иначе, а Ли Лисань в итоге покончил с собой из-за публичной травли во вреям культурной революции.
Перечислим несколько работ, написанных Поппе в этот период и сохранившихся в документах ЦРУ: «Ленинградский и московский институты восточных языков», «Советское радиовещание для жителей Средней Азии на их языках», «Возможно ли сотрудничество с Советским Союзом?» (спойлер: нет), «Ожидать ли вскоре советского нападения?» (спойлер: «Глобальная война неизбежна»)
Оффи планировал, что Поппе останется в Вашингтоне на 6 или даже на 9 месяцев, пока не ответит на все возможные вопросы всем заинтересованным лицам, но тут профессор взбунтовался, объясняя, что если он не появится к началу осеннего семестра в Вашингтонском университете, который расположен, к сожалению, вовсе не в Вашингтоне, а ровно на противоположном конце американского континента в Сиэтле, то он потеряет предложенное ему место. И в сентябре улетел в Сиэтл.
Тем не менее и там он продолжал писать разработки для ЦРУ тем более, что это оплачивалось и давало некоторую прибавку к профессорскому жалованью, а профессору нужно было содержать сыновей, перебивавшихся в Англии низкооплачиваемым трудом, а то и вовсе сидевших без работы. Финансовая поддержка отца позволила им продолжить учебу, Поппе пытался добиться воссоединения семьи, но американские бюрократы, представляя, что им придется объяснять, как Кересы стали детьми Бергстрема, кормили его завтраками.
Чем успешнее становилась академическая карьера Поппе, тем меньше нужды ему было в работе на ЦРУ и в конце концов это сотрудничество прекратилось, последний документ в досье датирован 1959 годом. Дальнейшая карьера профессора Поппе лежит за пределами обозначенной нами темы передачи, но вкратце обозначим основные вехи. Профессор преподавал в университете Вашингтона до 1968 года, когда вышел на пенсию. В 1978 он был принят в британскую Академию Наук. И на Западе он оставался очень плодовитым ученым, написал несколько сотен статей и издал несколько десятков книг. Умер в 1991 году, чуть не дожив до 94 лет. Он вне сомнений является крупнейшим монголистом и одним из крупнейших тюркологов 20 века.
Вместо эпилога:
Из частного письма Поппе, январь 1950 года.
«Я узнал, что Гарвардский университет был уже готов пригласить меня считать лекции о монгольском языке, но Оуэн Латтимор вмешался и все испортил. Не знал, что я ему не нравлюсь. Но ведь он считает себя величайшим экспертом по Дальнему Востоку и очень тщеславен. Кроме того он всемирно известен как друг некоей мировой державы».
Из протокола слушаний подкомитета по внутренней безопасности Сената США, 12 февраля 1952 года
Сенатор Уоткинс: Изображение Монголии в книгах Лэттимора не является точным?
Мистер Поппе: Нет, это не научные работы, они... поверхностные, дают искажённое представление о реальности.
Сенатор Уоткинс: Они, в действительности, просоветские или симпатизирующие Советскому Союзу и его деятельности?
Мистер Поппе: Я думаю, что, поскольку мистер Лэттимор не был в Монголии в то время, когда он писал эти книги, он читал всё это в различных советских источниках и взял эти высказывания оттуда.
Сенатор Уоткинс: Таким образом он следовал в своих книгах советской линии?
Мистер Поппе: Да, конечно, пусть и невольно.
Сенатор Уоткинс: Вы имеете в виду, что он не делал этого намеренно?
Мистер Поппе: Нет, я не знаю, но говорю лишь, что тот, кто пользуется такими источниками, сильно зависим от идей, выраженных в них, но я не знаю, сделал ли он это намеренно или нет.
Сенатор Уоткинс: Но американские читатели получили совершенно искаженную картину реальности?
Мистер Поппе: Да, совершенно искаженную.
